Теперь о Мамкине, как уникальной личности. Родился он в 1930 году, на Зимнего Николу, в один день со Сталиным. Спустя 75 лет, не дожив до Зимнего недели полторы, завершил земное существование. Отпевали его в кладбищенской церкви. Да, он был верующим. Понятно – тайно верующим.

В 1937 году его отца, бухгалтера по профессии, арестовали как троцкиста и сгноили в лагерях. Каково было семилетнему мальчику стать «чэсиром» – членом семьи изменника Родины? Сверстники от него отворачивались, избегали дружить с ним, дразнили. Чем он мог ответить на жестокость мира? Презрением к человечеству, стремлением везде и всюду быть первым. Он и был первым. Первый ученик в классе, в ремесленном училище, в школе рабочей молодежи, лучший наборщик типографии. В 1949 году призвали в армию. По иронии судьбы, служил в войсках НКВД, охранял лагерь в Архангельской области. Смышленый и расторопный солдат скоро становится сержантом – царь и бог для зэков. Пользуясь доверием начальства, общался с политзаключенными. Об одном из них, старом профессоре, вспоминал с особой теплотой. Видимо, общением с таким человеком он компенсировал отсутствие отцовской ласки, которой его лишили в детстве. Повлияли ли эти беседы на его мировоззрение, отношение к интернациональной доктрине, которой служил с редким усердием, неизвестно, он никогда не откровенничал. Ответ вижу в следующем. Когда, работая в «Красной искре», он решил провести кампанию против строительства свинокомплекса, то на летучке заявил: «Если нам удастся сорвать (так и сказал: сорвать) строительство, мы как журналисты оправдаем свое существование». Признаться, мы даже не догадывались, что должны оправдывать свое существование…

Три года службы не пропали даром. Н. Мамкин заочно проходит три курса журфака Петрозаводского университета. После демобилизации продолжает учиться. Женится на видной девушке из кулацкой семьи, сосланной с Украины в северную глушь во время коллективизации. Молодые поселяются в Котласе. Мамкин – лучший собкор областной газеты «Красный Север». Получив университетский диплом (разумеется, с красными корочками), уезжает с женой на родину и работает, то в одном районе, то в другом, собкором «Новгородской правды».

 В областной газете он первое перо. Получил известность за острые критические публикации. О нем говорили: «Рвет подметки на ходу»… И сам он похвалялся: «Меня, старого газетного волка, на мякине не проведешь»…

Первым, среди восемнадцати редакторов районных газет области, стал он и в Боровичах. Не потому, что он Мамкин, а потому, что «Красная искра» в силу объективных условий (крупный промышленный и культурный центр) по тиражности, да и по уровню профессионализма превосходила другие районные газеты. Но главная беда для нас заключалась в том, что Мамкин был трудоголиком. Кто работал под руководством трудоголика или с ним рядом, знает, что это такое. При этом он был полон решимости, сломав старое, построить свое, мамкинское… Развил лихорадочную деятельность. Началась кадровая чехарда. Он заменил зам. редактора, зав. отделом сельского хозяйства, трех фотокоров, пятерых водителей… В своих претензиях он был прав, но это была правота робота… Никто из его предшественников не приглашал безработных журналистов из других регионов, растили свои кадры. Он – приглашал, что дважды привело к скандальным ситуациям: один из варягов оказался тихим алкоголиком, другой – балбесом…

По пустякам проводил собрания, совещания, летучки, приглашал к себе по селектору и телефону сотрудников. Ездил домой на обед за 300 метров не потому, что чувствовал себя барином, а ради экономии времени. Как-то прихожу к нему в конце дня, гляжу, сидит с бумагами. «Пора домой, говорю, все уже разошлись, и тебя жена, поди, ждет». Он, на полном серьезе: «Моя жена – «Красная искра».

Если для Петрова газета была, как и для нас, просто местом работы, то для Мамкина – средством самоутверждения, самовыражения. Говоря газетным языком, он был беззаветно предан делу. «Я могу простить что угодно, любой грех, кроме одного – неуважительного отношения к газете» – это не пустые его слова.

Больше всего мы боялись, что он засушит «Красную искру» агитпропом, тем, что Ленин называл политической трескотней, Брежнев – хренотенью, а журналисты – «Весь пар уходит в свисток». Немного подсушил, да. Обязательными стали указующие, помпезные, на манер «Правды», никем не читаемые передовицы. Участились публикации под рубриками типа «Исторические решения съезда, пленума – в жизнь». Однако газета продолжала оставаться интересной. Видимо, даже интересней, чем раньше, ибо число подписчиков увеличилось с 18 до 21 тысячи.

Я ценил его за острый насмешливый ум, веселый нарочитый цинизм, русскость вредных привычек. Он не был злым. Никогда не прибавлял себе гонорар, наоборот, начислял себе меньше, чем другим.

В 1987 году, в связи с 60-летием литобъединения, вышел коллективный сборник «Где Мста река течет». Идея наша, заслуга в ее реализации Н. Мамкина. В ту пору художественная литература выпускалась только в государственных издательствах, в местной типографии она появилась впервые в стране. Мамкин получил разрешение на то в горкоме, обкоме партии. Выделил из редакционной прибыли деньги. Из тиража 5000 экземпляров тысячу отвезли в Новгород, четыре за два года продали в Боровичах. Сравните с сегодняшним. Лишнее свидетельство того, что СССР был читающей страной.

На редакционном торжестве по случаю своего пятидесятилетия Николай Сергеевич полушутя, полусерьезно заявил: «Я буду работать до 80 лет, так что не дождетесь»… Но укатали сивку крутые горки: после 58 лет здоровье его резко ухудшилось. В начале 1989 года он ушел на больничный, проболел 9 месяцев, и был отправлен на пенсию по инвалидности.

Передавая мне дела, сказал: «Слабоват ты для редактора, Женя… Мягкотел. Не можешь держать всех в кулаке». Наивный, думал, что держал нас в кулаке! С дисциплиной в «Красной искре» никогда не было проблем.

Согласившись, что и правда больше назначить некого, я решил сделать все, чтобы никого не держать в кулаке. Для начала убрал селекторную связь. В организации, где от кабинета начальника до кабинетов подчиненных три, пять, от силы семь метров, это чудо технического прогресса выглядит реквизитом бюрократического самодурства. Селекторную, телефонную связь заменил живым общением. Поскольку виделся с каждым сотрудником по нескольку раз в день, знал, кто чем занимается, давал срочные задания – отпала необходимость в еженедельных летучках, зачем воду в ступе толочь. Отменил детализированные недельные и месячные планы, они никогда не выполнялись, жизнь подсказывала более важные темы, и все летело кувырком. Вместо них ввели перспективное квартальное планирование. Желающие работать дома над сложной темой получали такое разрешение.

Первая полоса – лицо газеты. Обычно ее только просматривали. Мы ее капитально улучшили. Место передовиц занял компактный блок «Официальный отдел». Объем отчетов, как скучного жанра, сократили вдвое. Кстати, в нарушение инструкций мы стали принимать частные объявления, и они пошли «косяком».

Самое же «революционное» мероприятие – отмена отработки с передачей львиной доли читательской почты производственным отделам. Условились: ни одно письмо не должно оставаться без последствий, хотя бы в виде нескольких строчек, но оно должно появиться в газете. Приток писем резко увеличился – до четырех тысяч в год. Стали выпускать ежемесячную полосу «Читатель – газета», думается, она была самой интересной.

И как результат всей этой перестройки – увеличение числа подписчиков до 24 тысяч на 80 тысяч жителей города и района. Этого я даже не ожидал. Мы неизменно выходили победителями или входили в число призеров во всесоюзных и областных конкурсах и смотрах печати. В 1991 году «Красную искру» признали лучшей районной газетой Советского Союза.

 В конце декабря того же года Верховный Совет принял Декларацию о прекращении существования СССР. Отметив кто как новогодний праздник, наутро мы проснулись в другой стране. И это уже другая история.