01.09.2016

РАДОСТИНОЧКА

Глава 1

Настасья

 

 

 

 

Травино – маленькая, спрятанная среди лесов Новгородчины деревенька, стояла на берегу Вилюйки – речки, больше похожей на ручей. На краю деревни, в нескольких метрах от этой речки, на взгорке возвышался просторный дом Настасьи, построенный её мужем перед самой войной. Настасья жила одиноко и безрадостно. Солдатка. В день, когда мужу пришла повестка на фронт, Настасья так убивалась, что лишилась ещё не рождённого ребёнка. А муж в конце войны погиб. С тех пор прошло более десяти лет, и уже никто не мог узнать в этой невысокой, худощавой, с грустным взглядом и тусклыми седеющими волосами женщине ту пышнотелую хохотушку, какой она была до войны. Надежда снова найти своё женское счастье давно покинула Настасью. Но ей очень хотелось ребёночка, маленького, пухленького, чтобы ручки-ножки в перетяжечках. Он всё время снился Настасье, как чмокает своим крохотным ротиком, как тянется к ней, как что-то лепечет на своём языке. Каждый раз после такого сна женщина просыпалась и горько плакала в подушку. От кого теперь родить-то? Немолодая, уж вон сорок скоро, красоту годы-беды забрали, да и мужиков её возраста в их глухой деревне, считай, нет.

– Чего зря реветь-то? Мужа нет, так от не мужа роди! Делов-то! – наставляла Настасью подруга Клава. Она боевая, и на фронте побывала, и замуж вышла, пусть за одноногого инвалида, но всё ж мужняя жена. Да и в райцентре живёт теперь.

– Да как я, с кем? Ведь сраму не оберёшься!

– Ну, сраму боишься, тогда и кукуй одна! А я бы на твоём месте на большак сходила, села бы в попутку к кому-нибудь. Ну и…

– Вот, подруга, что удумала, глупости какие. Не, я не смогу.

– Ну, как хочешь, а только подумай, годы-то идут.

Клава уехала, а этот разговор врезался в память Настасьи. И постепенно мысль о том, что, преодолев стыд, она сможет наконец-то родить, перестала казаться ей такой уж нелепой.

Второго августа в деревне отмечали престольный праздник Ильин день. Утром Настасья сходила в церковь, а вечером она, слегка подвыпившая, около клуба отплясывала и пела частушки вместе с другими бабами. Вдруг её взгляд упал на крестницу Зою. Молоденькая мать, стоя в сторонке с ребёнком на руках, пританцовывала. Муж её Сенька топтался рядом. «Надо ж, вчера ещё в школу бегали, у самих молоко на губах не обсохло, а вот уж и семья и ребёнок», – с лёгкой завистью подумала Настасья и подошла к ним: «Давай мальца подержу, идите на круг пляшите». Зоя обрадовалась, сунула малыша в руки Настасьи и, звонко заголосив частушку, пустилась в пляс:

Мой милёнок, как телёнок,

Только веники вязать.

Проводил меня до дому,

Не сумел поцеловать.

Пока молодые родители веселились, ребёнок удивлённо таращил глазёнки по сторонам и сосал соску. Потом, несмотря на шум, засопел и уснул, доверчиво положив свою головушку на грудь Настасьи. Она прижала к себе это чужое счастье, и слёзы умиления навернулись на глаза. На миг ей показалось, что это её сынишка. «Спасибо, крёстная. Давай мне его, поди, руки все оттянул, он такой тяжёлый», – сказала слегка запыхавшаяся от танцев Зоя. «Берегите его», – ответила Настасья, нехотя возвращая ребёнка родителям, и медленно пошла прочь. Веселиться ей уже не хотелось.

Она дошла до края деревни, остановилась около своего дома, села на завалинку. Кто ждёт её тут? Горькие воспоминания? Одиночество? Неужели это навсегда?

Начинало темнеть. И вдруг она, словно услышав чей-то зов, вскочила и побежала прочь от дома. Ноги несли её за околицу, потом по тропинке через лес. «У меня тоже будет ребёнок, я его рожу. Пресвятая Богородица, помоги мне!» – эта мысль гнала Настасью вперёд, придавая ей сил и решительности. Ветки хлестали по лицу, она спотыкалась о корни деревьев, падала, вставала и снова бежала вперёд. И так пять километров по тёмному лесу.

Вот и большак. Настасья немного отдышалась, сняла платок, утёрла вспотевшее лицо, распустила косу. Фары проезжающих мимо машин ослепляли. Женщина отчаянно замахала платком. Один из грузовиков остановился.

– Куда едем, мать? – улыбнулся чубастый шофёр.

– Какой он молоденький, – подумала Настасья, забираясь в машину.

– Не знаю, куда хочешь, да и не мать я… пока, – выпалила она. – Но я очень хочу стать матерью, помоги мне, я очень хочу ребёночка, – не глядя на парня, уже шёпотом призналась женщина.

– Не понял?

– У меня нет мужа. Убили. И ребёночка нет. А годы… Вот если б ты… Ну это... Чтоб у меня родился сынок от тебя… Пожалуйста, – вцепившись одной рукой в его руку, а другой утирая и пот и слёзы, бормотала женщина. Ей хотелось от стыда провалиться сквозь землю, выскочить из кабины, раствориться в темноте ночи, но как же тогда мечта о ребёнке? О своём маленьком тёплом комочке, сосущем её грудь?

– Пожалуйста. Умоляю тебя, мил человек.

Парень хитро улыбнулся, погладил Настасью по голове: «Вон оно что. Это мы того разу!» От прикосновения мужских рук легкая дрожь пробежала по её телу. Они съехали с дороги в лес и перебрались в кузов грузовика. Шофёр постелил фуфайку, потом обнял Настасью, крепко прижал к себе, поцеловал в губы, сжал в ладони её грудь. Давно не ласканное тело Настасьи выгнулось, слегка напряглось и вдруг обмякло. Тёплые волны полузабытых ощущений подхватили её и унесли в рай. И не было уже ни стыдно и ни страшно.

Всё произошло как в чудесном сне. Потом они лежали, глядя в звёздное августовское небо. Она даже имени его не узнала, да и лицо толком не запомнила. Только светлый вьющийся чуб, да сильные руки с большими мужицкими ладонями.

– Спасибо тебе. Если Бог даст сына, назову Ильёй.

– Тебя хоть саму-то как зовут? – спросил парень.

Настасья махнула рукой: «Зачем тебе?»

Начало светать. Настасья встала, поправила юбку, повязала платок и спрыгнула с кузова на землю:

– Прощай! Храни тебя Бог, мил человек.

Домой она шла медленно, осторожно, словно боясь расплескать свою радость. С того дня Настасья вся словно засветилась изнутри, словно в её грустном домике вдруг зажёгся волшебный свет. Она постоянно улыбалась и что-то напевала.

Односельчане с удивлением заметили перемены в Настасье. А когда увидели её растущий живот, начали шушукаться, кто бы мог быть отцом ребёнка. Перемыли косточки Настасье, да и успокоились. Не она первая, не она последняя. Она же никому, даже Клаве не призналась.

Бог и в самом деле услышал её мольбы о сыне, и весной у Настасьи родился Илюша. Он был один в один похож на того малыша из её снов. «Радостиночка моя», – шептала счастливая мать, лаская своё сокровище.

 

 

Глава 2

Вера

 

Илюша рос здоровым, послушным мальчишкой. Пусть в учёбе звёзд с неба не хватал, зато матери по хозяйству первый и единственный помощник. Окончил восьмилетку, выучился на шофёра, поработал в колхозе немного, а тут и в армию пора. Служил в ГДР. На Настасью весть о том, что её радостиночка находится на немецкой земле, нагнала такую тоску-печаль, что словами не выскажешь. Вспомнилась война, погибший муж, голод, лишения. Плакала Настасья, глядя на фотографию сына в военной форме, Бога молила, чтоб вернулся он с чужбины живым и невредимым. Сгорбилась вся, постарела, хворать часто стала.

Но тут в их деревню прислали новую агрономшу и на первое время определили на постой к Настасье. Вера Ивановна, так звали агрономшу, приехала не одна, а с двухлетней дочкой Людочкой. И так Настасья привязалась к девочке, словно к внучке родной. Да и Вера Ивановна понравилась ей – спокойная, рассудительная и в колхозе уважаемый человек. Ожила с ними-то Настасья. А через год и Илья из армии вернулся. Возмужал. Высокий, стройный парень со светлыми вьющимися, как у отца, волосами и большими сильными руками. И главное, руки-то работящие. Хлев новый матери срубил, крышу на доме покрыл шифером. Живёт Настасья, радуется.

И тут замечать она стала, что Илья с Верой Ивановной вроде как симпатизируют друг другу. Да ладно, дело молодое. Хоть и постарше Ильи Вера Ивановна лет на пять, и не красавица, и с дитём, зато женщина хорошая, самостоятельная, не финтифлюшка какая-нибудь городская. И Людочка за Ильёй по пятам ходит, с рук его не слезает, а он её всё по головушке гладит.

Осенью и квартиру Вере Ивановне дали в селе Дубровино, на центральной усадьбе колхоза. Квартира, правда, неблагоустроенная, но большая, трёхкомнатная, в одноэтажном доме на две семьи. Около дома – огород, разные хозяйственные постройки. Переезжать Вера Ивановна собралась, да и Илья с ней.

– Мама, благослови нас с Верой. Мы пожениться решили, – говорит сын. – Да ты не плачь, мама.

Как тут не всплакнуть Настасье, но не от горя, от радости за молодых.

(Печатается в сокращении)

ПОЭЗИЯ

Сергей Марусенко

Провинция

От окраин города до центра –
Километров, может быть, пяток. 
И река-красавица, как лента;
В небе облаков течёт поток. 

 

Деревянный дом, уютный дворик, 
Знай живи и людям не мешай. 
Старички сошлись в азартном споре:
Виды на грядущий урожай. 

 

А за чистым тюлем куст герани –
Красота в узорчатом окне.
И ничто мне душу здесь не ранит, 
И прохожие улыбки дарят мне. 

 

Всё поймут, о чём их не спроси я, 
Всяк помочь и выслушать готов.
Состоит великая Россия

Из таких вот малых городов. 

 

Как же мегаполисы, столица? 
Я критиковать их не берусь.
Здесь роднее речь, светлее лица,
Выше помыслы. Здесь Родина.

Здесь Русь.

 

Лариса Кудесова

Последний глоток

Как недопитое вино – 
Воспоминанья! 
И только дождь в мое окно
Несёт признанья.

 

Смешались капли за стеклом 
Так хаотично, 
Стучится пустота в мой дом 
Дурной привычкой.

 

О, недопитое вино, 
Какая малость! 
Еще, еще один глоток! 
И не осталось…

 

Мария Виноградова

В закате тоже
есть очарованье

Закат багряный нынче на полнеба.

Осенний вечер тишиной хорош.

Я мысленно с тобою, где б ты не был,

И с нетерпеньем жду, когда придёшь.

 

Так бесконечно тянутся минуты!

У зеркала кручусь, включила свет.

Душа моя волнуется, как будто

Тебя я не встречала много лет.

 

Мы далеко не молоды с тобою.

Легли морщинки сеточкой у глаз.

И я боюсь, боюсь, родной, не скрою,

Что будущего просто нет у нас.

 

У каждого свои воспоминанья,

И долгий путь остался за спиной,

Но пылкие и страстные признанья,

Смущаясь, произносим мы с тобой.

 

Как объяснить всё нашим детям, внукам?

Мы перед ними, словно пред судом.

Но сплетены, как в молодости, руки,

Сердца открыты, полон счастьем дом.

 

Сегодня – полуночные свиданья.

Что завтра ждёт, не знаем мы пока.

В закате тоже есть очарованье –

Смелей, мой друг, и вот моя рука.