Вхожу в скудно освещённую небольшую комнатку с большими книжными шкафами, заставленными до отказа. Трещат поленья в печи. Играючи носится по дому большой полосатый кот, ластится к хозяйке.

Марии Фёдоровне приятно вспоминать детство. Негромко, неспешно рассказывает она, как играли в крикет во дворе у соседей – купцов Зубковых, как вместе с купеческими детьми они с сестрой Лёлей разучивали танцы, как художница Виктория Сулоева ставила с ними спектакли. Как бегали зимой на каток, а летом ныряли во Мсту с запани, как любили петь, причём не абы что, а романсы и арии. Мария Фёдоровна и сейчас поёт, говорит, помогает побороть бессонницу. Спела и мне – арию князя из «Русалки» Даргомыжского: «Невольно к этим грустным берегам влечёт меня неведомая сила…». А затем, глубоко вздохнув, начала рассказ про блокаду.

 – В 1940 году я закончила химико-технологический институт имени Ленсовета. Дали направление на Шлиссельбургскую ситценабивную фабрику, но работала там недолго – в 1941 году остров заняли немцы. Приехав на выходные к двоюродным сёстрам в Ленинград, обратно я уже не вернулась…

Жила у сестёр на Лиговском проспекте. Они всю блокаду пережили, обе работали в кустарных артелях по производству оружейных деталей. Меня же перевели на ситценабивную фабрику имени Веры Слуцкой, в лабораторию. Фабрика шила для фронта плащ-палатки из парашютного шёлка. Голодно было, варили столярный клей и ели. Хлеба выдавали по 125 граммов в день. Водопровода не было, за водой ходили с ведёрком на Неву. У сестёр была очень богатая библиотека – пришлось всю сжечь.

В 1942 году фабрику эвакуировали, а меня, как многих, «бросили» на окопы. Сначала рыли окопы за городом, затем у границы с Финляндией. Жили в двухэтажных бараках. С утра всех поднимал стылый холод. Придёшь с работы – у поварихи баланда наварена. Похлебаешь и спать.

Зима 1943 года была суровой. Эвакуировали нас по «Дороге жизни» на грузовых машинах. С собой было разрешено взять не более семи килограммов вещей. Ехали, стоя в кузове. Холод был нестерпимый, думала – не выживу. На моих глазах один грузовик из колонны провалился под лёд. Нашему – повезло.

До Боровичей ехала около недели, через Рыбинск: прямой поезд уже не ходил. Помню, в Угловке какой-то мужчина протянул мне корочку хлеба. В город приехала рано утром. Перешла речку по льду, добрела до дома. Дверь открыла мама: «Мальчик, тебе чего?»…

Прописывать не хотели, работу тоже было не найти. Но, когда показала свой диплом химика-технолога, сразу и прописали, и трудоустроили – в красилку артели «Победа», где красили рейтузы и свитера грубой вязки. Правда, работником я была никудышным – из-за дистрофии не могла держаться на ногах. Дали инвалидность. Вскоре красилку закрыли, на её месте появился паточный завод по производству сахарного песка. Я управляла большими вакуум-аппаратами, в которых уваривался свекольный сироп. Постепенно оправилась от болезни. В 1947 году перешла на комбинат огнеупоров, заведующей лабораторией цеха № 8...

На комбинате на разных должностях Мария Фёдоровна отработала 25 лет. Была ценным и уважаемым сотрудником, её портрет висел на Доске почёта, а в трудовой книжке – около двадцати отметок о поощрениях.

Через всю жизнь пронесла Мария Фёдоровна зародившуюся ещё в детстве любовь к искусству и литературе. «Я, может, и замуж-то не вышла из-за театра, – размышляет она. – В институте все девчонки – на дискотеку, а я – на спектакль, мюзикл, в оперу». Старалась не пропускать ни одной постановки, во многом ограничивала себя, иногда даже голодала – вся стипендия уходила на билеты.

…Отметившая столетний юбилей, Мария Фёдоровна поражает блистательной памятью и начитанностью. Много ли людей может продекламировать длинную и витиеватую «Песнь о вещем Олеге» Пушкина? Она – может.

Наталья ЧУРА.