Последний поэт колхозной деревни
30.07.2020
…Известность пришла к нему в 1973-м году после выхода в детском отделении Лениздата книги с неожиданным названием «Мельница-метелица»... К Русакову в Коровкино (неподалёку от д. Перёдки – прим. ред.) приезжали журналисты и целые съёмочные группы, а также поклонники его таланта. Приезжих впечатляла личность хозяина – крепко сбитого, с грубоватым, словно вырубленным из липовой чурки, резко очерченным мужицким лицом, привлекательным однако из-за необыкновенно голубых глаз и роскошного чуба цвета спелой ржи...
Русаков был хром, ходил, опираясь на самодельный берёзовый костыль, который при случае использовал для самозащиты. Ногу изувечил в начале войны на оборонных работах в районе Малой Вишеры, куда возили население рыть окопы. Из госпиталя вышел инвалидом.
Русаков был весел, сыпал пословицами, поговорками, шутками-прибаутками, говорил в рифму: «Евдоким грешный – мужик потешный» и т.п. Мало кто знал, что к нему привязалось Лихо (так говорят в народе) и не отпускало его до гробовой доски. Несмотря на инвалидность и пенсию 18 руб. (на 6 кг ветчинной колбасы), Русаков женился на деревенской красавице, у них росли два сына и дочь. И вот однажды в лесу семью покусал энцефалитный клещ. Жена умерла, у одного из сыновей парализовало ноги, Евдоким отлежался в больнице без последствий.
Живуч русский мужик, ничем его не выморить. Нашлась одинокая женщина, почтальонша, согласившаяся выйти замуж за бобыля с тремя детьми. Жили бедно, но не голодали. Выручал огород, держали три-четыре козы, пасли их по очереди на буграх за домом. Евдоким завёл пасеку из четырёх-пяти ульев: дед Филат ещё в детстве научил его пчеловодству. Он же научил внука сапожничать. Ходил поэт в яловых сапогах собственного изготовления. Однажды показал мне сшитые на заказ женские туфли... Я удивлённо произнёс: «Евдоким, да ты не поэт-пастух, а поэт-сапожник!». Он оценил шутку...
Когда в 1967 году, устроившись на работу в «Красную искру», я познакомился с Русаковым, меня удивили и его неординарная внешность, и одежда по моде 20-30-х годов (он удачно вписался бы в компанию поэтов из есенинского окружения), и дивное, как у героев Андрея Платонова, косноязычие, и словесный чертополох в стихах. Но среди этого чертополоха бросались в глаза благоуханные цветы шиповника: «Разбужен день воротным скрипом», «Укатилось обручем наше детство в рожь», «И тишину в своём заулке хозяин тюкал топором», «От дневной усталости дремлешь на копне»...
В этих колоритных, с чисто деревенскими реалиями строках и заключалось его редкое дарование. Его стихи, шероховатые, как бы пропитанные воздухом полей и лесов, сравню с влагой лесного ручья: в ней плавают какие-то соринки, листья, хвоинки, но она насыщена запахами земли, а потому вкусная.
Евдоким Русаков в деревне Коровкино
…Известность пришла к нему в 1973-м году после выхода в детском отделении Лениздата книги с неожиданным названием «Мельница-метелица»... К Русакову в Коровкино (неподалёку от д. Перёдки – прим. ред.) приезжали журналисты и целые съёмочные группы, а также поклонники его таланта. Приезжих впечатляла личность хозяина – крепко сбитого, с грубоватым, словно вырубленным из липовой чурки, резко очерченным мужицким лицом, привлекательным однако из-за необыкновенно голубых глаз и роскошного чуба цвета спелой ржи...
Русаков был хром, ходил, опираясь на самодельный берёзовый костыль, который при случае использовал для самозащиты. Ногу изувечил в начале войны на оборонных работах в районе Малой Вишеры, куда возили население рыть окопы. Из госпиталя вышел инвалидом.
Русаков был весел, сыпал пословицами, поговорками, шутками-прибаутками, говорил в рифму: «Евдоким грешный – мужик потешный» и т.п. Мало кто знал, что к нему привязалось Лихо (так говорят в народе) и не отпускало его до гробовой доски. Несмотря на инвалидность и пенсию 18 руб. (на 6 кг ветчинной колбасы), Русаков женился на деревенской красавице, у них росли два сына и дочь. И вот однажды в лесу семью покусал энцефалитный клещ. Жена умерла, у одного из сыновей парализовало ноги, Евдоким отлежался в больнице без последствий.
Живуч русский мужик, ничем его не выморить. Нашлась одинокая женщина, почтальонша, согласившаяся выйти замуж за бобыля с тремя детьми. Жили бедно, но не голодали. Выручал огород, держали три-четыре козы, пасли их по очереди на буграх за домом. Евдоким завёл пасеку из четырёх-пяти ульев: дед Филат ещё в детстве научил его пчеловодству. Он же научил внука сапожничать. Ходил поэт в яловых сапогах собственного изготовления. Однажды показал мне сшитые на заказ женские туфли... Я удивлённо произнёс: «Евдоким, да ты не поэт-пастух, а поэт-сапожник!». Он оценил шутку...
Когда в 1967 году, устроившись на работу в «Красную искру», я познакомился с Русаковым, меня удивили и его неординарная внешность, и одежда по моде 20-30-х годов (он удачно вписался бы в компанию поэтов из есенинского окружения), и дивное, как у героев Андрея Платонова, косноязычие, и словесный чертополох в стихах. Но среди этого чертополоха бросались в глаза благоуханные цветы шиповника: «Разбужен день воротным скрипом», «Укатилось обручем наше детство в рожь», «И тишину в своём заулке хозяин тюкал топором», «От дневной усталости дремлешь на копне»...
В этих колоритных, с чисто деревенскими реалиями строках и заключалось его редкое дарование. Его стихи, шероховатые, как бы пропитанные воздухом полей и лесов, сравню с влагой лесного ручья: в ней плавают какие-то соринки, листья, хвоинки, но она насыщена запахами земли, а потому вкусная.
Евдоким Русаков в деревне Коровкино