18.02.2021
1904-05 годы. Унтер-офицер сапёрного батальона (расквартированного в корпусах, где ныне – воинская часть на площади 1 Мая) воюет с японцами, тоскует по любимой, примечает и описывает что видит: быт японцев и китайцев, эпизоды боёв, жизнь и передвижения русских солдат, среди которых есть и его земляки-боровичане. Документ уникальный  не только как живое свидетельство участника русско-японской войны, но как портрет души человека – искренне верующей, любящей, простой, сочувственной к Богу и ближнему, и ещё – как история чистой и целомудренной любви «Шуры» и «Шурочки» – Александра и Александры …

Лето 1904 г. Милая и дорогая Шура, в Иркутске 10 часов вечера, в Боровичах – только 6 часов. Шура, милая, как только настаёт вечер, я очень тоскую по тебе, моя голубка. Когда мы расстались с тобой, как камень какой-то лежал на моём сердце, тяжело было, моя дорогая Шура. 
Я, слава Богу, жив и здоров, едем в тех же вагонах, в которых сели в Боровичах, по 30 человек в вагоне, не особенно тесно. Много проехал губерний и городов, много насмотрелся всякого народа – всё ничего, ничего не жаль, исключая тебя, моя милая Шура. Знай, моя голубка, если меня смертельно ранят, буду умирать с твоим именем на устах…

24.08.1904 г. Маньчжурия.  Уведомляю тебя, моя Шура, я, слава Богу, жив и здоров, через Байкал переправлялись ледоколом «Байкал», ширина озера 43 версты, а берега видно с берега на берег, думаешь, что не более 5 вёрст. 
Много попадается встречных поездов с ранеными, идущих обратно в Россию. Защитникам Порт-Артура – служба 1 месяц за 1 год. Запасные по прошествии года будут возвращены на Родину, так что через год с тобой увидимся. Перед нашим поездом шёл товарный, со скалы ночью обвалились камни, 8 вагонов в щепки разбиты… 
Саша, из Харбина я пришлю тебе письмо, потому, что наш батальон назначен к Куропаткину на правый фланг Ляояна, где идёт всегда страшная битва. Не знаю, будет ли время писать. Саша, я в Красноярске догнал 148-й царицынский полк и нашёл земляков П. Звонарёва и А. Беляева, оба в строю. Павел Звонарёв увидел меня, очень обрадовался. Мне его жалко, он не привыкший к строю. 
Прощай, мой милый Шурёнчик, целую тебя несчётно и крепко прижимаю к своей груди, мою милую и дорогую Шуру, которую люблю страшно. Не поминай лихом, прощай. Моя любовь к тебе свята. Передай Дарье Ивановне почтение. Остаюсь навсегда твой Шурка.
 
30.07.1904 г. Харбин. Милая и дорогая Шура, я, слава Богу, жив и здоров. Это может быть моё последнее письмо тебе, может, через несколько дней меня уже не будет в живых. Я сегодня именинник. Невесёлый этот день, не знаю, придётся ли в будущем встречать его и где. Саша, я сегодня в церкви не был, некогда, да и церковь очень далеко.
 От Маньчжурии до Харбина вёрст 1400 и один только город Цицикары, а то всё пустыня и лесу-то нет, одни горы да камни. В Харбине такие цены, просто ужас. Белый хлеб, который у нас в «обжорном»  (торговые лавки, называемые в народе «обжорный ряд», находились на месте нынешней гостиницы «Ткачи» – прим. К.Я.) 3 копейки, тут – 10 копеек, сахар – 50 копеек, да ещё больше фунту сразу не дают. Табак, махорка у нас 3 копейки, а тут – 18. Зато чай у нас по 4 рубля, а тут – 50 копеек за фунт. Я уж израсходовал порядочно денег, а другие, бедные, ехали без копейки и довольствовались одним казённым обедом, и тот плохой.
 Наших порядочно бьют японцы – нам навстречу 2-го августа попало 15 санитарных поездов с ранеными. Другие едут без ног, прямо смотреть больно, едут, бедные, тоже в товарных вагонах. Русского человека встретишь редко. Китайцы до того противны, что у них я ничего не покупал, хотя день голодал. От них пахнет чёрт знает чем, сами грязные, рваные, предлагают деньги. За нашу одну копейку дают десять кружочков жёлтой меди с квадратной дырочкой посерёдке…
Прощай, милый мой ангел Саша. И люблю же тебя я, Саша, страстно. Вспоминай когда твоего Шурку, дальноотдалённого от тебя на несколько тысяч вёрст…

Подготовил Константин ЯКОВЛЕВ.

(Продолжение следует)

Унтер-офицер А.В. Кривцов